ГРЕК И. Ф. НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНОЕ СОСТОЯНИЕ И ПРОБЛЕМЫ ИДЕНТИЧНОСТИ БОЛГАР ЮГА РОССИИ В XIX – НАЧ. XXI ВВ.
Впервые эта проблема была освещена в коллективной статье И. Грека, Н. Руссева и Н. Червенкова «Бесарабските българи: история, проблеми, перспективи // Епохи. Историческо списание. – Велико-Търново, 1994. – С. 5–15. Ее замысел был авторским, и по характеру она виделась мне как политологическая и футурологическая. Он возник у меня сразу после распада СССР, который не был для меня неожиданным. Главная мысль, меня волновавшая, состояла в том, чтобы обозначить, оценить и осветить ту новую этнополитическую реальность, в которой оказались болгары СССР на постсоветском пространстве. Кроме того, попытаться обозначить те проблемы, которые встали перед ним в новых исторических условиях, вызванные не заставившими себя долго ждать геополитическими процессами, в которые болгарам предстояло жить. При обсуждении текста рукописи с Н. Д. Руссевым и Н. Н. Червенковым, ими было высказано пожелание включить в нее исторический аспект проблемы, ими и добавленный в рукопись статьи, и опубликовать ее историко-политологический вариант в Болгарии. Таким образом, данная статья является в каком-то смысле продолжением той статьи. Она написана почти 30 лет спустя, и в ней дается анализ и оценка прогнозов, данных в той статье.
Тема обусловлена теми историческими и геополитическими процессами территории, на которой в XIX–XX вв. проживала болгарская эмиграция, известная как «юг России» до 1917 г., южная часть территорий УССР и МССР в составе СССР, а с 1991 г. – часть территорий в составе независимых государств Украины и Молдовы. При этом интерес представляет ответ на вопрос, чем было обусловлено сохранение этими болгарам своей этнической и этнокультурной идентичности в условиях иного, чем на Балканах, этнического и языкового окружения в местах проживания и иной политико-государственной системы функционирования (российской, румынской, советской, молдавской, украинской) на протяжении двух – двух с половиной веков? Условия для сохранения ими этнической идентичности были сложными, противоречивыми, периодами неблагоприятными, тем не менее, болгары здесь отстояли ее фундаментальные признаки – самоназвание болгары (этноним) и болгарский язык (глоттоним). При освещении поставленной задачи я опирался на исследования историков, этнологов, этнографом, филологов, изучавших проблему в целом или отдельные ее аспекты. Имею в виду работы Н. С. Державина, Н. Стойкова, Й. Титорова, В. Дяковича, И. И. Мещерюка, М. Д. Дыхана, Е. И. Челак, Н. Н. Червенкова, Н. Д. Руссева, И. Д. Забунова, И. И. Думиники, Е. С. Сорочяну, С. Б. Бернштейна и его команды филологов, опубликовавших в 1950–1962 гг. 10 выпусков «Статей и материалов по болгарской диалектологии СССР», а также исследования современных ученых-филологов из числа потомков болгар-первопоселенцев на юге России (Н. В. Кара, В. Кондов, С. Топалова и др.). У меня самого, помимо научных работ, есть ряд публикаций по этой проблеме научно-популярного и публицистического характера. Впервые к ней обратился еще в 1967 г. Об этом писал Н. Н. Червенков в 1993 г. в сборнике, посвященному истории Болградской гимназии. Моя же статья вышла в сборнике, посвященном 60-летию со дня рождения доктора хабилитат исторических наук Н. Д. Руссева. Кроме того, начиная с 1991 г. я опубликовал несколько проблемных авторских статей, а также совместно с Н. Д. Руссевым, Н. Н. Червенковым, М. Д. Дыханом, П. Н. Недовым. В них национально-культурные проблемы болгар рассматривались в контексте распада СССР в 1991 г., который разъединил прежде единую в рамках союзного государства болгарскую общность на несколько, в том числе на две компактные, украинскую и молдавскую. На каждой из них распространялись положения Конституции и Законов Республики Молдова и Украины. Таким образом, прежняя административная граница, разделявшая с 1940 г. болгар Буджака между двумя советскими республиками, с 1991 г. стала государственной границей между Молдовой и Украиной, которая обусловила создание для них разных политических, языковых, этнокультурных условий существования и по-новому поставили перед ними вопрос об этнической и национально-культурной идентичности. Этим проблемам и были посвящены мои политологические статьи с анализами, оценками и практическими рекомендациями.
Здесь передо мной стоит задача, держа в уме всю накопленную в научных и политологических публикациях фактологию по указанной теме, осветить и национально-культурную жизнь болгар юга России/СССР/Украины/Молдовы, и сложные этнокультурные процессы, протекавшие в их среде за 200 – 250 лет. Такие, например, как верность традициям предков, адаптация к другим условиям проживания в новой стране и в регионах их компактного заселения, характер и уровень ассимиляционного воздействия новой политико-государственной среды обитания на этническую идентичность и национально-культурное состояние болгарского населения Молдовы и Украины. Решение этой сложной научной задачи осуществлено на основе анализа процессов, происходящих в трех основных звеньях их этнической и национально-культурной жизни: православные церковно-религиозные устои, традиционная народная культура и родной язык.
Церковно-религиозная жизнь
В 1807 г. среди привилегий, «дарованные государем императором приходящим в Россию для поселения болгарам» было также «право строить церкви на основании их религии, с произвождением колокольного звона, иметь своих священников и вообще полная свобода веры» (Устройство задунайских переселенцев в Бессарабии и деятельность А. П. Юшневского. Сб. док. – Кишинев, 1957, с. 551 – 552). Это положение было включено в «Письменном акте» Министра внутренних дел Росссии В. П. Кочубея от 12 марта 1820 г., в котором повторяются статьи Указа Правительствующего Сената от 29 декабря 1819 г. «О предоставлении задунайским переселенцам Бессарабии прав иностранных колонистов». Обратим внимание на отличия статьи 6 привилигированного положения документа 1807 г. от статьи 4 указанного «Письменного акта» 1820 г. Оно состоит в том, что первый адресован этническим «болгарам» «приходящим в Россию», а второй не имеет моноэтнического адресата, он обращен ко всем «единоверным нам иностранцам», «задунайским переселенцам» Бессарабии, среди коих, кроме болгар были греки, тюркоязычные православные, албанцы, романоязычные.
Нашим объектом исследования является вся болгарская эмиграция юга России. Она и ее православные предки жили на Балканах в очень трудных и сложных условиях османского порабощения, в которых они отстояли свою верность православной религии, защитив ее от сектантских проявлений, католических атак Ватикана и непрерывного пятивекового давления со стороны исламской религии Османской империи. При покорении Болгарии завоеватели уничтожили весь политический и культурный слой болгарского народа. Болгары на Балканах «терпели страшные притеснения от турок». Они редко могли «слушать богослужение», а священники-болгары преследовались и большую часть своей жизни провели «в лесах и ущельях» и лишь в ночное время появлялись в своих приходах. Об этом писал известный в Бессарабии священник Н. Стойков в своей работе «Религиозно-нравственное состояние болгарских колоний в Бессарабии со времени их основания до настоящего времени» // Труды Бессарабского церковного историко-археологического общества. Вып. 6. – Кишинев,1911, с. 11–72.
Следует подчеркнуть, что в период османского ига болгары испытывали двойной гнет: церковную иерархию в болгарских землях Константинопольская патриархия формировала исключительно из церковнослужителей греческого происхождения. Церковная служба в болгарских приходах велась, как правило, на греческом языке. Идеологическая подготовка к борьбе против греческого священнического засилия в приходах в болгарских землях началась в 40-х гг. XIX в. усилиями В. Априлова и Н. Бозвели. К этому времени массовая эмиграция болгар из-за Дуная на юг России уже произошла. Само же национально-церковное движение болгарского народа за свою автокефальную церковь развернулось со второй половины 1850-х гг.
Монополия в болгарских приходах священников-греков, особенно на уровне митрополитов, осуществляемая греческим духовенством Константинопольской патриархии, была причиной того, что небольшая часть священников-болгар, о которых писал Н. Стойков, была малограмотной. Они не владели религиозным учением православной веры, не знали историю Болгарской православной церкви, проводили богослужение для своей болгарской паствы по религиозным книгам, изданные на греческом языке. Религиозная книжная продукция на церковно-славянском языке широко поставлялась из России в болгарских церквах за Дунаем с середины XIX в. То есть, болгарская эмиграция юга России, сформировавшаяся в первой трети XIX в., не могла на свою историческую родину услышать проведение церковной службы по богослужебным изданиям русской православной церкви.
Обратим внимание на еще один важный момент в церковно-религиозном мировоззрении болгар. В их православных религиозных традициях за Дунаем сохранялись элементы языческой веры далеких предков. Они так тесно были переплетены с особенностями их православия, что воспринимались верующими болгарами как присущми самому ортодоксальному вероучению.
Царское правительство при устройстве задунайских переселенцев на юге России, как отмечено выше, признало за ними право на свою церковь, священников и свободу вероисповедания. Включение православных болгар в состав Синода русской православной церкви создавало условия для поднятия у них уровня понимания православного вероучения и осознанного следования ему в церковных приходах в колонистских поселениях. Вместе с тем, балканский период их церковно-религиозной истории в составе Константинопольской патриархии и с церковным клиром греческого происхождения характеризовался, как было отмечено, слабым знанием болгарами истинного православного вероучения. В их церковно-религиозных и календарных праздниках и традициях всегда были инкорпорированы элементы языческой веры предков. А это противоречило установившимся тогда традициям в русской православной церкви и приводило к острым и открытым проявлениям противоречий между священниками, которые обязаны были следовать канонам, установленным Синодом русской православной церкви, и болгарами-прихожанами на юге России. Такие языческие вкрапления были во многих религиозных и календарных праздниках (Бабинден, Лазаревден, Връвница, Суфинден, Гергьовден, Куковден, колядование на Рождество 7 января и сурвакание на старый Новый год 14 января и др.). Синод русской православной церкви даже издал распоряжение, обязывающее местную власть и священников запретить петь коледарские песни и кукерство языческого происхождения. Борьба священников, в том числе и болгарского происхождения, в приходах с болгарским населением, за искоренение элементов язычества, имевшая место с середины XIX в., закончилась их, священников, поражением. И Синод русской православной церкви отступил, посоветовав священникам в приходах с болгарским населением юга России примириться с его церковно-религиозными традициями.
Приведу еще один пример несоблюдения православными болгарами юга России ортодоксального вероучения и предписания православной церкви не работать в седьмой день недели (в воскресенье), посвящая его Богу и церкви. Известно, что целенаправленную, систематическую и уважительную к болгарам-прихожанам работу в этом направлении начал в 1820-х гг. еще Иван Никитич Инзов. Сама же церковь применяла более жестские меры перевоспитания, вплоть до наложения церковных методов наказания (епитимия) на отступников от следования указаниям церкви. Н. Стойков в своей работе критикует болгар Бессарабии за «языческие обычаи» в своей православной вере, но, вместе с тем, он говорил и о тех объективных исторических причинах, их обусловивших.
Тем не менее, следует признать, что русская православная церковь добилась существенного прогресса в церковно-религиозном перевоспитании болгарской паствы на юге России. Оно было настолько эффективным, что болгарское православное население здесь, особенно в Бессарабии, не подавалось влиянию многочисленных религиозных сект с конца XIX в. до середины XX в.
Другой положительный момент церковно-религиозной жизни болгар-прихожан связан с тем, что церковная служба в их приходах проводилась на понятном им церковно-славянском языке. В возникшей во второй половине 30-х гг. XIX в. дискуссии вокруг болгарского литературного языка некоторые деятели болгарского возрождения, в частности выдающийся его представитель В. Априлов, не делали различия между болгарским и церковнославянским языками (Априлов В. Съчинения. – София, 1968; Грек И. Ф. Школа в болгарских и гагаузских поселениях юга Российской империи в первой половине XIX в. – Кишинев, 1993, с. 29. Болгарский литературный язык формировался после 1878 г. и связан с созданием болгарского государства).
Церковно-религиозную духовность болгар юга России поддерживали монахи афонских болгарских монастырей – Хилендарского и Зографского. Пребывая в них по несколько месяцев в году, они закрепляли свое религиозное православное самосознание. Болгары-поломники приобретали за свой деньги иконы, которые потом жертвовали церквам в своих приходах. Картины с видами на афонские монастыри украшали стены комнат, в которых принимали гостей. Привозили с Афон предметы домашнего обихода, в частности сундуки. Поломников по возвращении домой называли «хаджи», становящееся их фамилией или уличным прозвищем. Они становились высшим церковно-религиозным этическим образцом для своих односельчан. И это объективно работало на этническую и этнокультурную идентичность болгар юга России. Таким образом, в жизненных условиях русской православной церкви болгары юга России смогли улучшить свое понимание православного вероучения, чему способствовало проведение в их церквах богослужения на понятном им церковно-славянском языке, а также получить возможность для подготовки из своей среды церковнослужителей. Они продолжали посещать афонские болгарские монастыри до середины XX в. Все это объективно работало на сохранение болгарами юга России своей этнической, этнокультурной и религиозной идентичности.
После 1917 г., когда болгарская общность юга России политически была разделена (бессарабские болгары оказались в сотаве Румынии, Крымские – в Российской Федерации, остальные в Украине) влияние православной религии и церкви на этнокультурную идентичность болгар определялась политикой Советской власти и румынского государства к церкви и религии.
Советская власть отделила церковь от государства, она проводила политику атеизма, священнослужители ею преследовались, школа была освобождена от влияния церкви и религиозного воспитания. В 1930-х гг. она приступила к закрытию и разрушению церквей и монастырей. Эта политика Советской власти привела к изъятию церковных структур от религиозно-нравственного воспитания прихожан в болгарских селах Украины и Крыма. Такое воспитание легло на плечи болгарской семьи. Несмотря на запреты власти отмечать православные религиозные и календарные праздники, каждая болгарская семья готовилась и отмечала их в семейном и родственном кругу.
Бессарабские болгары, находясь в составе Румынии в 1918–1940 и 1941–1944 гг. оставались в стане православной религии. Однако церковь в болгарских селах использовалась для прославления Великой Румынии и королевского двора. Кроме того, румынская патриархия перешла на григорианский систему исчисления времени в праздновании дат церковно-религиозного и каледарного характера и требовала от бессараских православных жителей, в том числе и болгар-прихожан, отмечать их по григорианскому календарю. Это означало, например, отмечать рождество 25 декабря текущего года, а не 7 января следующего года. Только Паска отмечалась в воскресный день по юлианскому календарю. На почве навязывания румынской церковью бессарабским прихожанам григорианского календаря имело место массовое сопротивление (движение стилистов) православного населения, которое в эти дни выходило на работу и продолжало праздновать их по юлианскому календарю, получившему название «по старому стилю», что проходило без церковной службы, вне церкви, в семейно-родственном кругу. В некоторых болгарских селах (Ново-Трояны) пошли на своеобразный компромисс, отмечая календарные праздники и по григорианскому и по юлианскому календарю. Вместе с тем, подчеркнем, что с введением григорианского календаря православная идентичность бессарабских болгар осталась не тронутой.
Следует выделить еще одно нововведение румынской церковной власти, имевшее этнополитический характер, Она отменила проведение богослужения в болгарских приходах Бессарабии на церковно-славянском языке, считая его русским, и требовала проводить в них службу только на румынском языке. Как было отмечено выше для болгар юга России, в том числе и их бессарабская компактная общность, церковно-славянский язык был родственным их древнеболгарскому языку, пусть и имеющий ряд особенностей по сравнению с их диалектным говором. Власти Румынии повсеместно изымали всю церковно-религиозную литературу, изданную на русском и церковно-славянском языках. Исключение из богослужения в церквах бессарабских болгар церковно-славянского языка, как и введение обучения в школах с болгарским контингентом учащихся только одного румынского языка стали двумя сторонами одной и той же медали по румынизации бессарабских болгар.
Болгары СССР после Второй мировой войны в церковно-религиозном отношении пребывали в разной ипостаси. У приазовских болгар (крымская их общность была репресирована в июне 1944 г. и выслана в Сибирь и Казахстан) церкви уже были разрушены или закрыты в 20–30-х гг. прошлого века, не было и священников. Бессарабским болгарам еще предстояло пройти этот же антирелигиозный путь, ранее проторенный Советской властью.
Проблема борьбы Советской власти с церковью и православной религией в украинской и молдавской части Буджака не исследована по известным нам идеологическим причинам, продиктованным отношением марксизма-ленинизма к религии. В книге «Българите от Украйна и Молдова. Минало и настоящее» (авторы И. Грек и Н. Червенков) ей уделен всего один абзац (с. 244). Он написан авторами на основе личных воспоминаний и впечатлений о событиях, свидетелями которых были. Специальных исследований по проблеме нет до сих пор. Здесь я попытаюсь более подробно изложить, обобщить и оценить свои воспоминания относительно положения церкви и религии в болгарских селах Буджака в советский период их истории. Я выделяю два этапа в противостоянии Советской власти с болгарским населением в украинской и молдавской части Буджака по церковно-религиозному вопросу.
Первый, продолжительностью до конца 1950-х гг. Его, на мой взгляд, характерной особенностью было сочетание сравнительной терпимости местной власти к церкви и церковно-религиозномув богослужению в болгарских селах, с одной стороны, с проведением репрессий по отношению к церковнослужителям в 1950 -1951 гг., с другой. Однако не во всех приходах были священники, поскольку были и такие, которые в 1943–1944 гг. уехали в Румынию, потерпевшей поражение на Советском фронте. По этой же, в том числе, причине один священник обслуживал несколько церквей в болгарских селах. Антирелигиозную агитацию и пропаганду вел коллектив учителей школ, который состоял из учителей, направленных из других мест Советского Союза в Измаильскую область УССР. Местных учительских кадров болгарской национальности, воспитанных в советских идеологических ценностях тогда еще не было.
Коммуно-атеистической идеологии Советской власти противостояла скрытая, стихийная, не организованная пропаганда религиозного мистического характера. В частности, я вспоминаю распространение апокрифных, от руки написанных на болгарском диалектном языке русскими буквами писем с предсказаниями конца света. Причем их авторы оставались неизвестными, а письма кто-то якобы случайно находил где угодно, в том числе в глубоких оврагах, вне села. Мне приходилось читать такие письма. Они распространялись в моем родном селе до конца 1940-х гг. и имели сильное психологическое влияние на религиозных верующих женщин и стариков мужчин (мужчины молодого и среднего возраста чуть ли не поголовно были мобилизованы в трудовую армию в Донбасс, на Урале). В селах, в приходе которых отсутствовал священник, публичная религиозная жизнь замирала. Вместе с тем жители болгарских сел Буджака, несмотря на запрещения и независимо от того, действовала ли в селе церковь или нет, приспособлялись к новым реалиям и соблюдали почти все церковно-религиозные традиции и календарные праздники, не вступая в выяснение отношений с властью. Я помню венчание молодоженов в нашей церкви, крещение новорожденных в ней, похороны умерших с церковными хоругвиями («байраци») и службой в церкви за упокой души умершего. Церковные и календарные праздники и обряды в этот период соблюдались (Рождество и Новый год по старому стилю, дни всех святых, особенно Димитрия, Николая, Василия, Иордана, Ивана, Тодора, Георгия). Строго следовали всему, что было связано с Иисусом Христом, самым строгим Великим постом.
Однако ситуация постепенно менялась. Там, где церковь была действующей, руководство школы запрещало учащимся посещать ее, и строго следило за этим. Молодежь постепенно охладевала по отношению к церковно-религиозной жизни и традициям отцов и дедов. Церкви оставались без священников. А те, кого направляли в приходы, были во многом случайными для церкви людьми. Более того, некоторые из них, отказываясь от священнического сана, использовались властью в антирелигиозной пропаганде. К концу 1950-х гг. в болгарских селах стали проводиться «комсомольские свадьбы», хотя они были внешним прикрытием традиционной свадьбы. Правда, без процедуры венчания в церкви.
Второй этап наступил с 1960-х гг. и руководили им из ЦК КПСС. Его организатором был лично ее Первый секретарь Н. С. Хрущев. Характерен он был повсеместным закрытием и разрушением церквей. Те церкви, которые не были или не удавалось разрушить, превращались в склады или в сельские клубы.
Здесь приведу текст из указанной книги «Българите от Украйна и Молдова. Минало и настоящее», в котором дана оценка влиянию указанной антирелигиозной политики Советской власти на состояние национально-культурных традиций болгар Молдовы и Украины в буджакском регионе. «Елементите на българската духовност винаги са били свързани с православната църква и българското духовенство по местата с компактното население, поради което властите се надяват, че като закрият култовите учреждения и премахнат църковните служители от български произход, традиционната българска култура ще се лиши от своите многовековни национални корени, заложении още през езически времена. Българското население като цяло се отнася враждебно към тази акция на властта. То отказа да участва в описа и изнасяното на църковното имущество от храмовете, събаряното на църковните сгради. Не е изключение и откритата съпротива срещу насилствените действии на местните власти, както например в с. Виноградовка (Чумлекьой). Инициаторите се издирват, арестуват и хвърлят в затворите. Властите прибягват дори към хитрости: вдигат по линия на гражданска отбрана жителите на едно село и през ноща ги изпращат в друго село, за да съборят църквата» (с. 244).
Борьба Советской власти против православной религии и ее церкви имела негативные последствия на морально-нравственное состояние болгар обеих частей Буджака, но особенно на болгарскую молодежь. Кавалерийская атака Советской власти с ее коммунистической идеологией на церковно-религиозную жизнь буджакских болгар Молдавии и Украины привела, с одной стороны, к ослаблению влияния православия на сохранение ими религиозно-нравственных гуманистических ценностей, подпитывающие особенности их традиционной духовной культуры, а с другой обусловила ослабление воздействия на них самого православия и его церкви, проявившееся в том числе и через проникновение в их среду сектантских религиозных течений католического и протестанского происхождения. Чего раньше не наблюдалось.
Религиозная идентичность болгар Молдовы и Украины после 1991 г. С уходом с исторической арены Советского Союза, проповедующего антирелигиозную идеологию и практику, и образованием в 1991 г. независимых государств Украина и Молдова создались условия для возращения православной религии и ее церковь к компактно проживающим болгарам в украинской и молдавской части Буджака. Уцелевшие церковные здания приводились в надлежащий порядок и открывались для проведения в них богослужения. Возводились новые церкви или под них приспосабливались существующие в селе здания. Появились и священники, правда, среди них этнические болгары были редкостью. В церковь потянулась ее паства прежних досоветских лет, то есть жители сел старшего и преклонного возраста. Церковно-религиозная жизнь стала налаживаться в болгарском селе в обеих частях Буджака.
Вместе с тем, влияние православия на восстановление сильно занепавшей традиционной этнокультурной идентичности болгар Молдовы и Украины оставалось проблемным. Не во всех церквах с болгарской паствой богослужение проводились на понятном ей церковно-славянском языке. Сами священники, независимо от языка богослужения и проповеди не владели тем искусством общения с прихожанами, которое было присуще священникам досоветского периода истории православной церкви. Кроме того, кризис высшего эшалона церковной иерархии в этих странах не способствовал спокойной церковно-религиозной жизни верующих прихожан. Раскол православной церкви на Украине между сторонниками Российской православной церкви и так называемой автокефальной украинской православной церкви, как и легитимизация Бессарабской метрополии в составе Румынской православной церкви в противовес Молдавской автономной митрополии, входящей в состав Российской православной церкви никак не способствуют нормальному протеканию церковно-религиозной жизни православного населения двух стран. Противостояние между расколотыми частями прежде единой православной церкви в Украине и Молдове выражается, прежде всего, в их борьбе за паству, обеспечивающей церквам существование, а церковнослужителям – проживание. Это выяснение отношений между церквями, так или иначе, затрагивает церковно-религиозную жизнь болгар Молдовы и Украины, и тенденция будет усиливаться. Предпринятые ими попытки привлечь Болгарскую православную церковь, в том числе с целью защитить свою особую церковно-религиозную жизнь как часть этнической и этнокультурной идентичности болгар Украины и Молдовы не увенчались успехом. Высший клир Болгарской церкви объяснял свой отказ не желанием вмешиваться в сферу управления церковью на других автокефальных территориях, каковыми являются Россия, Украина, Молдова. Единственное, на что пошла Болгарская патриархия – это на прием на учебу в Софийской семинарии студентов из Украины и Молдовы. Вместе с тем следует подчеркнуть, что самая большая проблема, испытываемая болгарами Украины и Молдовы, состоит в том, удастся ли им сохранить самих себя как болгарскую этническую единицу на территории этих стран.
Традиционная народная культура
Самим устройством на юге России выходцы из-за Дуная были поставлены в такие «условия социально-экономической и общественно-политической жизни, которые способствовали консервации ими своих народных обычаев, традиций, языков, содействовали углублению взаимосвязей и взаимовлияния между ними в социально-политической и духовных сферах, обусловили дальнейшее развитие национального самосознания» (Грек И. Ф. Школа в болгарских и гагаузских поселениях юга Российской империи в первой половине XIX века. – Кишинев, 1993, с. 8). Устное народное творчество, фольклор, музыка, танцы, народные игры, календарные праздники, традиции, нравы, обычаи, обряды – все сохранялось, отмечалось и передовалось потомкам в семейном и родственном кругу, во взаимоотношениях между соплеменниками на уровне села, близлежаших болгарских населенных пунктов в Буджаке, в границах болгарского водворения юга России. И наряду с этим при их соблюдении болгары каждого села, как правило, следовали тем своим специфическим традициям, которые были установлены их предками еще в болгарских землях.
Традиционная народная культура болгар была предметом постоянного научного интереса ученных. В библиографическом указателе литературы Грека И. Ф. «Болгары Молдовы и Украины: середина XVIII в. – 1995 г. – Кишинев, 2003» в разделе «Традиционная народна культура. Этнография» учтено 155 названий книг и статей, опубликованных до 1995 г. Данной теме посвящены историографические публикации. Множество работ, в том числе и диссертационных, опубликовано и после 1995 г. учеными Молдовы, Украины, Болгарии, РФ. Исследованы все аспекты традиционной народной культуры болгар, включительно и в материальной сфере.
В истории соблюдения традиций народной культуры болгарами юга России можно выделить два периода.
Первый период охватывает весь XIX в. и до 40-х гг. XX в. В литературных источниках раскрыты особенности имплементации народной культуры болгар на юге России:
– впервые с XV в. ее соблюдение не испытывало на себе давления со стороны османских государственных и исламских структур;
– следование всем компонентам народной культуры в условиях юга православной России не запрещалось, было всеобщим, свободным, сознаваемым, публичным и отмечаемыми торжественно;
– болгары-первопоселены восстановили все виды традиционной народной культуры и передали потомкам традицию следования им задунайскими предками;
– заимствование элементов духовной культуры у других православных народов юга России, живущими с ними по-соседству, соответствовало в принципе правилам, установленным Синодом русской православной церкви;
– восстановлен православный церковно-религиозный фактор в традиционной народной культуре болгар юга России, который на Балканах был ослаблен;
– языческие элементы и элементы заимствования как результат многовекового соседства с исламской культурой (например «курбан»), греческого этнокультурного влияния остались, благодаря проявленной гибкости русской православной церкви, составной частью традиционной народной культуры болгар юга России.
Вместе с тем, необходимо отметить, что приазовские болгары испытывали давление на их традиционную народную культуру со стороны Советской власти, особенно те календарные обряды, которые имели церковно-религиозную основу. Но, как было сказано, они вынужденно ушли из церкви и сохранились в семейно-родственной среде. Что касается следования бессарабских болгар в составе Румынии своим традиционным культурным традициям, то подвергались давлению со стороны румынской церкви те, что были закреплены в дореволюционный период их духовной истории в Буджаке (юге Бессарабии) и отвечали канонам русской православной церкви, а именно: приверженность юлианскому календарю, и проведение богослужения на церковно-славянском языке.
Второй период охватывает советские полстолетия их истории в составе УССР и МССР. Традиционная народная культура болгар во всем своем многообразии сохранилась, но была основательно деформирована структурно и идеологически:
– сельская церковь была устранена от участия в процедуры празднования календарных обрядов болгар;
– само празднование утрачивало массовый характер и все более замыкалось на семью и семейно-родственные отношения;
– запрещалось отмечать особо почитаемые болгарами праздники. Такие дни как Пасха, Суфинден (в понедельник на 8-й день после Пасхи) объявлялись рабочими днями;
– нелегитимность для Советской власти традиционной народной культуры болгар Молдавии и Украины для Советской власти вызывала у них тревожные опасения нежелательных для себя последствий с ее стороны за следование традициям предков. Это относится, прежде всего, к тем, которые были тесно связаны с православной религией и церковью (Рождество, Крещение, Благовещение, Воскрешение Иисуса Христа, Святая Богородица и др.). Болгары вынуждены были адаптироваться к обстоятельствам и видоизменять форму соблюдение праздников, отступая от ранее установленных традиций. В Гюлмяне, например, на Суфинден посещение кладбища стали осуществлять ранним утром, с первыми петухами: зажигали свечи, поливали могилы водой, раздавали калачи за упокой души, угощали вином и до восхода солнца расходились по домам;
– внедрялись и прививались советские обряды и праздники, задача которых была вытеснить традиционную народную культуру и вытравить ее духовное влияние на национально-культурное развитие болгар Молдавии и Украины.
Е. С. Сорочяну в статье, посвященной зимней календарной обрядности болгар украинской и молдавской части Буджака, отмечает, наряду с позитивными фактами их соблюдения по сравнению с исторической родиной («Некоторые обычаи и обряды не только сохранились, но и оказались в некоторых случаях более устойчивыми и жизнеспособными»), и явления иного характера. По мнению автора, зимние календарные обрядности «широко отмечались до 50-х годов», на Рождество и Новый год «дети… не так массово колядуют и “сурвакат“», «Народные праздники с течением времени претерпели глубокие изменения, что привело к их трансформации, редукции, а в отдельных случаях и к исчезновению некоторых из них. Большинство описанных календарных обрядов исполняются редко, магический смысл их давно утрачен, а современному молодому поколению почти неизвестны и сами ритуалы. Лишенные своей социальной основы, обычаи и обряды повсеместно забывались, упрощались», «Некоторые праздники и их обряды модифицируются (например, Бабинден, Ивановден), другие изменяют традиционную функцию и превращаются в семейные торжества (таковыми являются Рождество, Новый год, День св. Николая и др.)» (Сорочяну Е. С. Зимняя календарная обрядность болгар юга Молдовы и Одесской области середины XX века // Страницы истории и этнографии болгар Молдовы и Украины. – Кишинев, 1995, с. 104–105). Думаю, что приведенное мнение ученого, отнесенное к состоянию зимней календарной обрядности в этом ареале проживания болгар в советском периоде их истории, можно экстраполировать и на процессы, происходившие во всей составляющей их традиционной народной культуры на данном этапе их существования.
Специально хочу остановиться на песенном творчестве болгар Молдовы и Украины. Родившееся на исторической родине и сохраненное болгарской эмиграцией в России и ее потомками, оно включало в себе духовную оценку народом событий, имевшие общеболгарское значение (героический эпос) и общечеловеческие ценности (лирические песни) и т. д.. Перекликалось с ними песенное творчество регионального происхождения. В указанном выше подразделе библиографического указателя литературы из 155 включенных в него названий книг и статей, 56 по моим подсчетам посвящено народной песне болгар юга России. Это опубликованные тексты песен (П. Безсонов, А. Варбанский, П. Задерацкий, А. Музыченко, Н. Кауфман и др.), и публикации исследователей, посвященные их анализу. Они охватывают все многообразие болгарского песенного народного творчества, принесенного болгарской эмиграцией на юг России с исторической родины, используемого ею и переданного потомкам. Впечатляет его жанровое многообразие и география его присутствия на новой родине. Например, «Български народни балади и песни с митически и легендарни мотиви», «Български народни песни от Бесарабия», «Песни на Бердянски българи», «Български народни песни от с. Преслав и с. Строгановка. Русия», «Песни на кримските българи», «Народни песни на приазовските българи», «Фолклорната култура от Таврия и Бесарабия в исторически контекст», «Динамиката на фолклорните образи в епичните песни на българското население в УССР».
Кроме общенародного и регионального песенного фольклора, болгары-первопоселенцы привезли с собой также песни, скажем так, родившиеся в одном конкретном болгарском селе на Балканах. Рождались они у них и в Буджаке. Такие песни тоже могли отражать события общеболгарского значения, но в них вложен конкретный исторический факт, имевший место в данном конкретном селе. Эта сюжетная линия песенного творчества болгар юга России/СССР слабо отражена в имеющихся публикациях, за исключением статьи А. Страшимирова «Преселването в Русия, според народните песни на бесарабските българи» // Наблюдател – 1910 – №1. – С. 81–103» и 2-томного издания Н. Кауфмана «Народни песни на българите от Украйнската и Молдавската ССР. – София, 1982». В контексте статьи А. Страшимирова приведу текст песни, записанный мной от родного отца при сборе материала по истории буджакского с. Гюлмян: «Блазя, боже блазя/ На тес, куиту жувеят/ Фъф руската земя/ Руската и православна/ Пък ние жувеем/ Фъф турската земя/ Турска и итальянска (так услышал и запомнил, правильно «исламска» – И. Г.)/ Нашти млади мъжи/ Робуви робуват/ Нашти млади булки/ Рабини ги карат/ Нашти малки дица/ На шиш ги бучаха/ На нас ги даваха/ Ни да ги идеми». Она была в песенном арсенале у предков-гюлменцев до их бегства с родного села в Россию. Из содержания песни видно, что они завидовали тем болгарам, которые уже эмигрировали в русские земли. А жестокое обращение над ними в «турската земя» заставляло их обращать свой взор в сторону «руската земя/ Руската и православна». Без профессионального владения инструментариями фольклористической науки, трудно определить, родилась ли песня в этом задунайском селе, и только в нем ли ее исполняли? Или, поскольку в ней запечатлено повсеместное жестокое обращения завоевателей с болгарским народом, ее слова охватывали его состояние на общенациональном духовном пространстве болгарских земель. На мой взгляд, текст песни, в основе которой могли быть положены события нашего исторического Гюлмяна, имел все черты общенациональной песни и ее исполняли «на субат» в обоих Гюлмянах наряду с песнями общеболгарского и регионального значения.
Приведу слова еще одной народной песни подобного содержания, в которой отражена мечта и причины стремления задунайских болгар к переселению в пределы России: «За това, което привличало българите в тези земи, най-добре свидетелства съхранилата се много десетилети в паметта народна песен: «Сутринта рано ще вървим
В славната Русия, мари, ще идем,
в Русия на леснината.
В Русия на свободата.
Че там има земи широки,
широки и още, мари, свободни.
Ще орем и ще сееме –
свободно ще си живееме!»
(Грек И., Русев Н., Червенков Н. Указ. соч., с. 7–8).
Песенное народное творчество гюлмянцев имело продолжение и в буджакском Гюлмяне. Я записал в нем тексты нескольких таких песен и включил их в книге «Гюлмян-Дюльмен-Яровое». Одна из них посвящена поездке жителей села в болгарские монастыри на Афонскую гору и их возвращению. Две другие отражают участие солдат-гюлмянцев в Первой мировой войне, их гибель или ранение. Есть еще песня о гибели после войны жителя села в трудовой армии на Урале. Думаю, что песни, родившиеся на местном событийном материале в болгарских селах России/СССР, заслуживает специального изучения, поскольку в нем присутствуют все элементы этнической и этнокультурной традиций болгарского народа.
Я конкретно остановился только на одном измерении традиционной культуры болгар – песенном творчестве. Но и все другие формы духовной и материальной культуры болгар юга России/СССР (жилище, пища, одежда, родинные, свадебные, похоронные обряды, календарные и народные праздники, быт, нравы, обычаи) пронизаны болгарской этнической и культурной спецификой вплоть до середины прошлого столетия. Таким образом, несмотря на территориальную разобщенность (бессарабские, одесские или херсонские, крымские, приазовские этнические образования), болгарская этническая и этнокультурная общность на юге России вобрала в себе многовековой духовный фонд предков на Балканах, удерживала его здесь на генетическом уровне и передавала из поколения в поколение потомкам.
Родной язык
Вначале было слово. Болгарский этнос сохраняется и развивается, пока функционируют и взаимодействуют его корневые и системообразующие корни: самоназвание болгары (этноним) и болгарский язык (глоттоним). Они его отличительные черты, определяющие этнонацию болгар («свои») и отделяющие их от других этнических образований («чужие»). Ассимиляционные процессы, приводящие к утрате национальной идентичности болгар юга России, начинаются с целенаправленной политики замены их языка другим языком, назовем его государственным языком. Болгарский язык – корневая основа многовекового древа славяноболгарской этнической нации. Без языка нация умирает. Она не может жить и развиваться, если забыто ее самоназвание, утратила историческую память, исчезли связь времен и поколений, разрушены ее многовековые духовность, традиции, обряды, обычаи. Это плачевный итог ассимиляции.
Такую ассимиляционную политику по отношению к ним проводили Россия до 1917 г., Румыния (болгары Бессарабии/Буджака в 1918–1940, 1941–1944 гг.), СССР (до 1991 г.).
Ассимиляция за 200–250-летнюю их историю проживания на этой территории имела естественный характер или осуществлялось в насильственной форме.
Естественной ассимиляции подвергались те болгары юга России, которые проживали в городах, селились дисперсно в селах со смешанным населением, заключали смешанные семьи. Их вхождение в полиэтнический состав населения требовало от них освоение и использование общего (межнационального) языка общения или языка большинства населения места проживания в селе. Такая языковая среда обитания, как правило, приводила к незнанию родного языка детьми и внуками дисперсно проживающих болгар.
Насильственная ассимиляция – это специально проводимая государством проживания болгар юга России языковая политика (это были, как выше отмечено, Россия, Румыния, СССР). В ее основе – отсутствие изучения родного языка в школе и исчезновение его функционирования в общественной жизни болгар. То есть, ассимиляция обеспечивалась не обучением в школе на русском языке в дореволюционной России, в годы Советской власти, или на румынском языке в годы нахождения бессарабских болгар в состав Румынии, а не допущением властью изучения болгарами родного языка. Именно в этом заключалась насильственность ассимиляции болгар в царской России, Румынии, Советском Союзе. Но в России и СССР, в отличие от Румынии, ее применяли в мягкой форме и она была рассчитана на длительный срок реализации.
Рассмотрим в контексте исторических и политических изменений территории, на которой компактно проживали болгары юга России/СССР обе разновидности форм проведения государственной ассимиляционной политики на протяжении XIX – XX вв.
В истории болгар юга России до 1917 г. их диалектный язык испытывал сложности не только, и не столько, в его сохранении и выживании, сколько в его развитии в литературной форме. Следует указать на ту объектиную историческую реальность, что при эмиграции болгар в Россию до середины XIX в. общенациональный болгарский литературный язык еще не сформировался. Вся болгарская эмиграция в России говорила на множество диалектов, отличающихся друг от друга словарным запасом, правописанием, произношением, грамматическим построением. Причем эти диалектные языковые отличия были присущи не только регионам Болгарии, отдаленных друг от друга большим расстоянием, но и в селах, расположенных в непосредственной близости друг от друга, население которых эмигрировало на юг России (например, Гюлмян/Яровое, Чумлекьой/Виноградовка, Исерлия/Вольное в Тарутинском районе Одесской области Украины. В Болгарии эти села располагались в 5–7 км друг от друга). Тем не менее, как я полагаю, там за Дунаем, диалектные нюансы в их разговорной речи имели общую основу – «старо-български език» болгарских последователей братьев Кирилла и Мефодия, модифицированный в древней Руси как церковно-славянский язык. Видный деятель Болгарского Возрождения Васил Априлов, не видевший отличия одного языка от другого, объявлял во второй четверти XIX в. древнеболгарский или церковно-славянский язык общеболгарским языком. Но его греки-священники не использовали при проведении церковной службы в болгарских приходах.
Небходимо также подчеркнуть, что в разговорных диалектных говорах болгар на Балканах было много заимствованных слов из других языков народов полуострова, Западной Европы, Ближнего Востока, тюркского и арабского мира. Их не было в древнеболгарском словнике. В статье «Чужди думи в раговорната реч на буджакските гюлмянци от балканския период на историята им» И. Ф. Грека и Н. В. Кара (Буджак: от прошлого к настоящему. – Кишинев, 2019: 482 – 514) зафиксировано более 500 слов персидского, тюркского, турецкого, греческого, новогреческого, тракийского, арабского, испанского, французского, латинского, немецкого, итальянского, еврейского, английского, индийского языкового происхождений! У первых предков эмигрантов из задунайского Гюлмяна (1830 г.) в в одноименный буджакский таких заимствованных слов было еще больше, чем сохранилось в нашей памяти – двух носителей гюлмянского диалектного говора. Таким образом, языковые заимствования, независимо от исторического контекста их появления в разговорной речи задунайских болгар, объясняют имеющиеся отличия их бытовой разговорной речи от древнеболгарского их далеких предков.
Тем не менее, вопреки препятствиям греков-фанариотов и значительного заимствования слов иностранного происхождения в говоре наших предков на Балканах, в которые потом влились и заимствования болгарами-эмигрантами юга России из русского, молдавско/румынского, украинского языков, разговорная речь болгар Молдовы и Украины сохраняла все характерные черты древнеболгарского языка в болгарских диалектных говорах. Следовательно, иностранные языковые вкрапления, какими бы они существенными ни были, не являются фактором языковой ассимиляции обладателей диалектных говоров задунайских болгар с древнеболгарской или церковно-славянской словарной и грамматической основой. Подчеркнем также, что задунайские болгары-первопоселенцы на юге России владели в той или иной степени турецким языком, но сохранили и свой родной язык.
Ассимиляционная политика России по отношению к ее гражданам болгарской национальности должна была бы состоять из: а) массового охвата детей болгар школьного возраста обучению русскому языку, б) запрещения болгарам изучать и употреблять родной язык, в) внедрения в их среду функционирование русского языка в личном общении и в общественной жизни. Что означало бы либо насильственное лишение их родного языка, либо добровольный отказ болгар от его использования.
В дореволюционной России, проводившей ассимиляционную политику в Новороссийском крае и Бессарабии, ассимиляция болгар, здесь проживающих, не произошла, ибо: 1. Никто не запрещал им говорить на родном диалектном языке. 2. Использование церковно-славянского языка в богослужении в приходах с болгарским населением (церкви были воздвигнуты во всех его селах) не могло восприниматься как навязывание им чужого языка. Наоборот он был им близок и понятен. 3. В болгарских поселениях юга России до 1840-х гг. существовали при местных церквах так называемые келийные школы, в которых учителями были священники-болгары, переселившиеся вместе со своей паствой. Обучение в них велось не на русском языке, которым эти священники не владели. 4. Через созданную царской властью систему школьного образования в болгарских поселениях юга России (церковно-приходские школы с ланкастерской формой обучения, министерские одно- и двухклассные училища, школы грамотности при церквах, земские школы) русской грамотой овладели, по данным Н. С. Державина, 20% болгар. Она выражалась в чтении, правописании и слабом владением разговорной русской речи. То есть, владение русским языком было на таком низком уровне, что он не мог вытеснить из общения между болгарами их родной язык. 5. Болгарский язык в школах с болгарским контингентом учащихся изучался спорадически, по личной инициативе учителей-болгар и вне школьной системы обучения (в болградской школе до Крымской войны, в Болградской гимназии и в школах в селах в русской и молдавской/румынской частей южной Бессарабии в 60–70-х гг. XIX в.).
Что касается русского языка, то без него невозможно было обойтись в самом болгарском селе, не говоря уже за его пределами. Мирские приговоры, принимаемые на сельском сходе, поступали в окружные приказы и в Попечительный комитет о колонистах южного края России. Они, как и вся переписка с вышестоящими инстанциями вплоть до Министерств в Санкт-Петербурге, писались на русском языке. В болгарских селах дореволюционной России ведение протоколов мирских приговоров и переписку с вышестоящими инстанциями осуществлял сельский писарь. Его присылали сверху, он не имел колонистское звание, получал зарплату от сельской общины. Сельский писарь со знанием русского языка фактически имел большее влияние на внутреннюю жизнь колоний, чем безграмотный сельский выборный и присяжные старики.
О необходимости овладения выходцами из-за Дуная русской грамотой писал в 1816 г. их попечитель Д. П. Ватикиоти наместнику Бессарабской области А. Бехметьеву. Он доводил до него готовность переселенцев «возместить различные общественные расходы, в том числе и на постройку “училищного дома для обучения детей их и наем учителей“ с целью подготовки писарей и “старшин грамотных” из своей среды». Без знания русского языка «невозможно было вступать в контакты с вышестоящими органами, управлять колониями, устанавливать хозяйственные и торговые связи с внутренними губерниями Российской империи, вступать в контакт с нерусским населением» (Грек И. Ф. Школа в болгарских и гагаузских поселениях юга Российской империи в первой половине XIX века. – Кишинев, 1993, с. 15, 17).
Однако отношение царских властей к русскому языку для болгарского населения юга России кардинально изменилось с 70-х гг. XIX в. Е. И. Челак утверждает, что последовавшая в 1871 г. «отмена колонистского статуса, включение поселенцев на общем основании в состав земства, подчинение общему новому суду, преобразование их управления общим учреждениям по крестьянским делам, – все это требовало знание русского языка. Однако, как нам представляется, приобщение болгар-колонистов к языку и культуре новой родины можно было провести без отторжения у них национального языка и культуры, чему способствовала русификаторская политика царизма, которая стала совершенно очевидной к середине 70-х гг.» (Челак Е. И. Центральное училище в Комрате: к пробеме становления национального болгарского образования в Бессарабии// Проблемы языка и культуры болгарской диаспоры в Молдове и на Украине. – Кишинев, 1993, с. 153). Ликвидацией колонистского статуса болгары юга России лишились административной и этнокультурной автономии, что и привело к усилению русификаторской политики по отношению к ним. Н. С. Державин писал в 1914 г.: «<…> среди нашего болгарского населения самая незначительная часть, может быть только в городах, имеет в своих руках книгу на родном языке». Он поднял перед царской властью вопрос о том, чтобы «не ожидая пока народ русифицируется и станет читать газеты и книжки на русском языке, не только разрешить болгарской деревне читать болгарские книги и газеты, но принять меры к тому, чтобы дать народу такие книги» (Державин Н. С. Болгарские колонии в России. (Таврическая, Херсонская и Бессарабская губернии). – София, 1914, с. 52). Это отвечало общественно-политическому требованию болгар юга России, выдвинутое в начале XX в., в котором от царской власти потребовали открытие национальных школ и введение обучения на родном языке. Это требование было реализовано в 1917 г., когда известный в Бессарабии болгарский деятель македонец Хр. Мисирков открыл в Болграде курсы по изучению болгарского языка для преподавателей Болградской гимназии и учителей школ в болгарских селах Бессарабии (Грек И., Червенков Н. Българите от Украйна и Молдова. Минало и настоящее. – София, 1993, с. 87–88).
Насильственная ассимиляционная политика Румынии в отношении бессарабских болгар в 1918–1940 и 1941–1944 гг.
Примерно до 1923 г. Румыния, чтобы не обострять отношения с враждебно настроенным к ней полиэтническим населением Бессарабии, соблюдала достигнутые им в 1917 г. успехи относительно открытия болгарских, немецки, еврейских национальных школ в крае и изучения в них родных языков. В болгарских селах Буджака изучался родной язык, учебная литература поступала из Болгарии. Мне приходилось беседовать со старожилами села Гюлмян (Яровое), которые ходили в сельской школе в 1919–1920 гг. и помнили, что учились по болгарскому букварю. С 1923 румынские власти пересмотрели свою языковую политику в школах с болгарским контингентом учащихся и объявили румынский язык единственным в них языком обучения. Румыния запретила ввоз болгарской учебной и всякой другой литературы на болгарском языке, а ввезенную ранее, изымала. Языковую ассимиляцию болгарских детей румынская власть начинала с «градиница де копий» (детских садиков). Румынским языком обучения ею было охвачено большее количество болгарских детей дошкольного и школьного возраста, чем это смогла сделать власть дореволюционной России. Румынизация болгар Буджака осуществлялась до августа 1944 г. Кроме румынского языка обучения в школах, болгар всех возрастов принуждали отказываться от своего болгарского происхождения, требовали от них при оформлении официальных документов указывать только свое имя и фамилию, то есть не указывать имя отца. Болгарам, и не только им запрещали говорить на родном языке в общественных местах и даже в домашних условиях, а требовали разговаривать только на румынском языке (“vorbeste numai romaneste!”). Подчеркну также, что Бухарест проводил и соответствующую дискриминационную этнодемографическую политику, которая была направлена на сокращение в Бессарабии не романоязычного населения, в том числе и болгарского. Укажу на эмиграцию примерно 10 тысяч бессарабских болгар в Латинскую Америку, прежде всего в Бразилию, в 1925–1927 гг. Известен разработанный в 1941–1942 гг. кондукэтором И. Антонеску план по депортации бессарабских болгар и заселения их сел румынскими мигрантами с Балкан. Его начали реализовывать в 1942 г. и только поражение под Сталинградом немецких и румынских войск заставило румынскую фашистскую верхушку прекратить депортацию. К числу насильственных дискриминационных мер по румынизации бессарабского не романоязычного населения, в том числе и болгарского, следует отнести и препятствование румынской властью хозяйственно-экономической и торгово-финансовой деятельности всем, кто не поддавался на румынизацию, кого она зачисляла в когорту неблагонадежных лиц. Такая политика насильственной ассимиляции, проводимая Румынией в отношении бессарабских болгар и гагаузов, отрицательно сказалась и на изучение после 1944 г. молдавского языка в школах с болгарским и гагаузским контингентом учащихся на юге Советской Молдавии.
Языковая политика Советской власти (до 1937 г.). По отношению болгарам Одесщины/Херсонщины, Приазовья и Крыма она являлась составной частью политики Советской власти по национально-культурному развитию в рамках 4-х административно-территориальных болгарских национальных районов и сельсоветов. Обучение велось на болгарском языке, партийные, административные и хозяйственные кадры подбирались с учетом специфики национальных районов и сельсоветов. На болгарский язык издавались газеты, журналы, отраслевая сельскохозяйственная литература и художественная литература. В налаживании этнокультурной жизни болгар Советской Украины и Крымской области РСФСР, включая и изучение ими болгарского литературного языка, большую роль сыграли болгары с исторической родины, эмигрировавшие в СССР в 1923 г. после поражения сентябрьского восстания в Болгарии. Такая национально-культурная политика Советской власти обусловила появление в УССР и в Крыму плеяды молодых болгарских поэтов и прозаиков. Наибольшую известность получил молодой (1916 г. р.) приазовский писатель Мишо Хаджийский. Необходимо почеркнуть, что успех такой политики Советской власти опирался на в целом сохранившийся с дореволюционной эпохи этнический, этнокультурный и диалектной языковой фундамент идентичности болгар Украины и Крыма.
Так продолжалось до 1937 г., когда наряду с массовыми репрессиями в СССР, в том числе и болгарского населения, была ликвидирована прежняя национальная политика Советского государства.
Языковая политика Советской власти после Второй мировой войны. По отношению к этническим группам населения, не имеющим в СССР национально-территориальные образования, ее можно характеризовать как русификаторскую на всех уровнях системы образования (школьного, среднего специального и высшего), в СМИ, включая и радиовещание и телепередачи, в издательской деятельности, во всех сферах жизнедеятельности регионов проживания указанных малочисленных народов и этнических групп населения. Такая политика проводилась и по отношению болгарам Советского Союза. Попытки болгарской интеллигенции поставить перед Советской властью вопрос об изучении родного языка в школах с компактным болгарским контингентом учащихся заканчивались их арестом и тюремным сроком (группа чийшийских патриотов во главе с Петром Николаевичем Недовым), либо их ходатайства отвергались областной, республиканской и союзной верхушки КПСС (инициативы историков И. И. Мещерюка, М. Д. Дыхана, председателя колхоза «Правда» села Чешма-Варуита (Криничное) Болградского района Одесской области Украины С. Мумжиева), либо просто игнорировалась (И. Ф. Грек, 1967 г.). Спустя более 50 лет после приведенного выше высказывания Н. С. Державина о необходимости дать болгарам юга России книгу на родном языке, я писал в своей статье «О культуре советских болгар» так и не увидевшая свет в газете «Известия»: «Несмотря на то, что более 80% населения признает родным язык своей национальности, в школах болгарский язык не изучается. Мало кто знает историю, литературу своего народа. Богатейшее народное творчество живет только на свадьбах, различных еще сохранившихся обрядах, традиционных праздниках. Оно не собирается и не распространяется. Народные традиции предаются забвению <…>. У нас нет учителей по истории, языку, литературе, искусству болгар. Отсутствует и национальная интеллигенция: поэты, прозаики, режиссеры, композиторы, дирижеры, художники. Таким образом, в громадном сдвиге, который произошел в культурном развитии соплеменников за годы Советской власти, на долю национального элемента, можно сказать почти ничего не приходится. А это может привести к утрате того спцифического, что присуще только им одним» (Грек И. Ф. Рождение историка-болгариста и общественника// В поисках сущности. Сб. статей в честь 60-летия Н. Д. Руссева. – Кишинев, 2019, с. 368. Выделено мной – И. Г.).
Только после 1985 г. последовала позитивная реакция Москвы, Киева, Кишинева, однако национальные проблемы в союных республиках Советского Союза вышли из-под политического контроля Кремля. К этому времени в целом по Союзу только 68% болгар назвали родным языком болгарский, то есть треть болгар страны в языковом плане были ассимилированы. По отдельным регионам языковая картина была еще более плачевно: 70% болгар Запорожской области назвали русский язык родным. Знание родного языка утрачивалось и болгарами Молдавской ССР. Если по переписи 1959 г. 91,5 % болгар республики назвали родным языком болгарский язык, то по переписи 1989 г. таковых было уже 78,7%.
Современное состояние болгарского языка в Молдове и Украине. При его освещении я буду опираться на свой текст, который выставил на фейсбуке на своей стене и на сайте группы «Гюльмен-Дюльмен-Яровое», внося в него уточнения и дополнения.
Национально-культурное состояние болгар СССР к концу Советской власти кардинальным образом отличалось от того положения, в котором оно пребывало в дореволюционный период их истории в России, что и обусловило бурное развитие всех элементов их национально-культурной идентичности в Советской Украине и в Крыму в 1923–1937 гг.
На момент распада СССР (1989–1991 гг.) и провозглашения независимых государств Украины и Молдовы в 1991 г. русификация местных болгар, проводимая в Советском Союзе с 1944 г. взамен прежней румынизации, привела к забвению значительной частью болгар своего родного диалектного языка, к размыванию традиционной национально-культурной их специфики, имеющей и православную церковно-религиозную составляющую, к утрате частью болгар своей этнической идентичности. Причина указанного системного кризиса национальной идентичности болгар Молдовы и Украины обусловлена вытеснением их диалектного языка из всех сфер его функционирования в их селах, включая и сферу межличностную, их изоляцию от болгарского литературного языка (Советская власть не разрешила его изучение в общеобразовательной школе).
После развала СССР единая в его составе болгарская этническая общность оказалась в разных постсоветских государствах (Молдова, Украина, РФ, Казахстан). В каждом из них проводится своя языковая политика, ограничивающая функционирование русского языка либо выступающая против его применения на своей территории. Болгарское население Молдовы и Украины выступало в защиту русского языка, оно исходило из понимания того, что русский язык это наше языковое богатство, независимо от того, какими ассимиляционными инструментами оно полчено. На постсоветском этапе истории болгарского меньшинства Молдовы и Украины русский язык – это средство общения между людьми, инструмент для формирования и изложения своих мыслей с целью ознакомления с ними людей другого этнического происхожэдения. В самом русском языке политика не заложена, он не русофобский или русофильский. В этих целях его могут использовать те и другие, но если иметь в виду русофобов, то они есть не только на постсоветском пространстве, но их полным полно и в самой России!
С 1991 г. для болгар Молдовы и Украины знание их государственных языков становится жизненно важным, без овладения ими они не смогут интегрироваться в общественно-политическую, хозяйственно-экономическую и культурную жизнь мажоритарного большинства населения этих стран. Изучение и овладение болгарами украинским в Украине и молдавским в Молдове языками – это уже не предмет для обсуждения и дискуссии. Но из этого не следует, что они должны отказаться от русского языка.
Вместе с тем, чтобы болгары Молдовы и Украины могли сберечь свою этническую и этнокультурную идентичность, совершенствовать свое национально-культурное развитие, им необходимо сохранить свой болгарский язык в диалектной форме, а молодежи осваивать и болгарский литературный язык. А для этого надо общаться на родном языке в местах компактного проживания болгар Молдовы и Украины, а также и в СМИ, в том числе и в соцсетях. К сожалению этого не происходит или оно слабо проявляется. Причем, болгары Украины, по моим наблюдениям, отказались от родного языка (из-за опасений?) в пользу украинского даже в тех случаях, когда можно было пользоваться болгарским языком. Что касается болгар Молдовы, то и они предпочитают использовать русский язык в ущерб применению родного языка. И в одном, украинском, и в другом, молдавском случаях болгары Молдовы и Украины допускают ошибку, которая может иметь для них далеко идущие последствия.
Дело в том, что, несмотря на лояльность законодательства Молдовы и Украины по отношению к языку и культуре граждан болгарской национальности, языковая и образовательная практика обоих государста в стратегическом плане преследует цель не интеграцию болгар в мажоритарную функционирующую политическую, экономическую и культурную среду, которая позволяет сохранить знание родного и русского языка, а ассимиляцию, оправдываемую властью административной или образовательной оптимизацией, не учитывающей национально-культурные интересы и потребности болгарского меньшинства Молдовы и Украины.
Меня особенно настораживает невидимый на первый взгляд ассимиляционный процесс, набирающий обороты в болгарской диаспоре Молдовы и Украины. Предположим, что спустя ИКС времени украинские болгары будут знать только один украинский язык, как 30 лет тому назад болгарские школьники Приазовья знала только один русский язык. И через такой же промежуток времени болгары Молдовы будут знать только государственный язык, то ли молдавский, то ли румынский. Из истории бессарабских болгар межвоенного периода (1918–1940 гг.) мы знаем, что их заставляли говорить только на румынском языке. При определенном развитии геополитического процесса ситуация может повториться. Если это произойдет, и болгары Молдовы и Украины будут в языковом плане ассимилированы, то у них не будет общего языка общения между собой! А им может быть только родной язык! Фантазия? Потомки Бессарабской болгарской эмиграция в Бразилии (1925–1927 гг.) к 1960-м годам знали только один португальский язык. Здесь приведу только одну цитату прогностического характера из упомянутой выше коллективной статьи 1994 г.: «Падането на Съветската империя бе необратим процесс, обективен по своята същност и прогрессивен за народите с национално-териториални граници в нейните предели. Както се вижда сега, за другите народи този процесс имаше и големи негативни последици, защото още повече засили заплахата те да бъдат асимилирани от господстащите етноси» (Грек, Руссев, Червенков. Указ. соч., с. 14. Выделено мной – И. Г.). Опастность, тогда прогнозируемая, не исчезла, она усилилась, например, в Молдове факторами сокращения численности сельского болгарского населения, исчезновения болгарских населенных пунктов с небольшой их численностью миграция и эмиграция болгарской молодежи в города страны и за границей, кризис воспроизводства этнического болгарского населения. Все это вместе взятое негативно сказывается на его общественной активности по защите своих национально-культурных прав. Болгарам Молдовы и Украины необходимо считаться с подобными процессами, способные плачевно завершить 200–250-летнее их проживание здесь. Это зависит от их желания сохранить здесь свою этническую, этнокультурную и языковую идентичность. А также от проводимой политической, образовательной и культурной политики поддержки со стороны исторической родины.
Выводы. Основная причина бегства или эмиграции болгар – утрата своей государственности, уничтоженной османским завоеванием ее территории. Этим объясняется и национально-освободительная борьба болгарского народа против Османского ига, и эмиграция болгар из родной земли, в том числе и на юг России. В исторической памяти болгар XVIII–XIX вв. не сохранилось название их страны. И Паисий Хилендарский, напоминая соплеменникам о героической истории их предков, создавших Первое и Второе болгарские государства также признает, что болгары не имеют своей государственности и призывает их бороться за ее Возрождение.
Что касается роли России на Балканах, то она обосновывалась стратегической геополитической установкой: если Османская империя захватила полуостров, включая и территорию Второго болгарского государства, то почему бы ей не отвоевать у нее Балканы, чтобы выйти к Средиземному морю? Но это можно было осуществить, опираясь на освободительный антиосманский ресурс народов Балканского полуострова. Одним из сопутствующих результатов ее военно-политического продвижения на Балканы при активном участии его народов, в том числе и болгарского, стала массовая эмиграция болгар на отвоеванные у Османской империи земли Северного Причерноморья, известные как Новороссия или юг России.
Поселение на этой территории 200–250 лет тому назад болгарской эмиграции следует рассматривать с точки зрения того: а) на что надеялись и что получили болгары-первопоселенцы на юге России? б) какие последствия имела их эмиграция для потомков, а также для болгарских земель и народа болгарского?
Давая обобщенную оценку всему сказанному выше, я бы вместил ответы на поставленные вопросы в четырех выводах.
Первый. Первые поколения болгарской эмиграции на юге России объективно сохранили и укрепили свою этническую, этнокультурную и языковую диалектную идентичность, благодаря свободе вероисповедания православной религии в лоне русской православной церкви, следованию традициям народной культуры во всем ее многообразии, общению на родном языке в диалектной форме в местах их компактного проживания. Ассимиляционная политика, проводимая российским государством, заключалась в исключении из системы образования изучения болгарами родного языка. Это нельзя объяснить тем, что до второй половины XIX в. отсутствовали фонетика и синтаксис болгарского литературного языка, не было и учебников по нему. Тогда только начата была работа над созданием грамматики и составлению учебников. Эта работа была завершена после 1878 г.
Тем не менее, ассимиляционная политика дореволюционной России в отношении болгар юга страны не могла дать власти желаемого результата, несмотря даже на усиление давления на них после реформ 1870-х гг. Ее провал объясняется тем, что до 1917 г. только 20% болгар юга России овладели чтением и письмом по русскому языку. Они не использовали русский язык в общении между собой, у них не было книг и газет на русском языке. Для них единственным языком общения оставался болгарский язык в диалектной форме.
Второй. Последующие поколения болгар юга России, в XX столетии, жили в совершенно иных геополитических, идеологических, этнополитических, этнокультурных и языковых условиях, игнорирущие этнические, этнокультурные и языковые особенности болгарского населения на указанной территории, ранее именуемая югом России, которая после 1917 г. входила в границы разных государств и политико-административных образований. В рамках СССР болгары входили в состав Советской Украины и РСФСР, а с 1940 г. и в Молдавскую ССР. Бессарабские болгары в 1918–1940 и 1941–1944 г. были под румынской оккупацией. С 1991 г. компактные болгарские общности сохранились в Республике Молдова и Украине, а дисперсно были рассредоточены по РФ и Казахстану.
В 200–250-летней истории болгарского населения России/Советского Союза имели место демографические процессы как добровольного (образование дочерних поселений, переселение на Северный Кавказ, на Алтай и в Восточную Сибирь, бессарабских болгар из Румынии в Латинскую Америку), так и насильственного характера (бегство бессарабских болгар в Приазовье, выселение Крымских болгар в июне 1944 г., массовые репрессии среди болгар Украины и РСФСР в 1930-х гг. и бессарабских болгар в 1948–1949 гг.). Эти процессы привели к их рассредоточению вначале по всему российскому/ советскому и постсоветскому пространству, а затем – по территории и дальнего зарубежья. Такое демографическое, по существу дисперсное, миграционно-эмиграционное дробление прежних компактных образований болгар создало условия для их ассимиляции, то есть, этнического, этнокультурного и языкового исчезновения. Из сказанного следует, что болгарская эмиграция, осевшая на юге России в XVIII – XIX вв., не могла предвидеть того, что исторические, идеологические, геополитические трансформации территории ее компактного заселения со временем не будут отвечать тем этническим, этнокультурным и языковым обстоятельствам, которые вынудили ее покинуть историческую родину.
Третий. Любая значительная компактно проживающая эмиграция из своей территории этнического формирования, за исключением еврейской и армянской, обречена на ассимиляцию и утрату всех составляющих ее отличие от этногенетических и этнокультурных характеристик «чужих». Болгарская эмиграция на юге России, основная масса которой проживает в Республике Молдова и Украине, не составляет исключение. Можно только удивляться тому, что, не ощущая с 1878 по 1991 год поддержки со стороны исторической родины, она на протяжении 200 – 250 лет сумела сохраниться как часть православного мира, передать потомкам большую часть своей традиционной народной культуры, болгарский диалектный язык. Однако исторические перспективы ее выживания и сохранения не оптимистичны.
Четвертый. С позиции болгарского этноса и болгарской государственности начала XXI в. эмиграция болгар за пределы исторической родины в XV–XIX вв., в том числе и на юг России, на мой взгляд, можно оценивать как противоречивое явление, включающее две противоположные стороны.
С одной стороны, эмиграция сыграла выдающуюся роль в становлении и развитии всех трех составляющих Болгарское Возрождение: Национального просвещения, национально-церковного и национально-освободительного движений. Можно привести множество примеров, подтверждающие данный тезис, но ограничимся несколькими: деятельность В. Априлова по болгарскому просвещению, выдвижение им идеологии национально-церковной борьбы, конечный результат которой создание автокефальной болгарской церкви; участие бессарабских болгар в Велчевой завере, в Брэилских бунтах 1841–1842 гг., в болгарском ополчении в русско-турецкой войне 1877–1878 гг.; Деятельность Одесского болгарского настоятельства на заключительном этапе болгарского освободительного движения; подготовка Болградской гимназией национальных кадров для освобожденной Болгарии.
С другой стороны, массовый исход болгар с исторической родины, не только в пределы России, имел самые негативные демографические последствия в истории болгарского этноса. Он отрицательно сказался на возможности болгарского народа самоорганизоваться и собственными силами освободить страну от османского порабощения. Опустевшая этническая территория болгарских земель осваивалась иноэтническим и иноконфессиональным населением, которое по объективным причинам не могло включиться в борьбу за Возрождение Болгарии, а, наоборот, чинило препятствия. Исход создавал болгарскому большинству страны демографические проблемы на всем протяжении истории Болгарии в XX в. Корни ошибочной политики «возродительного процесса» Тодора Живкова восходят к этой категории проблем Болгарии.
В контексте сказанного о демографических проблемах мажоритарного большинства в Болгарии возникает вопрос, почему в третьем болгарском государстве отсутствовала политика, преследующая цель возвращения на историческую родину болгарской эмиграции, не только из России, а отовсюду? Если частиная реэмиграция бессарабских болгар и имела место после 1878 г., то она происходила в индивидуальном порядке, по личной их инициативе, а возвратившиеся подобным образом на историческую родину болгары не всегда были дружелюбно встречаемы. Кстати, эта эмиграция этнически мобильного слоя бессарабских болгар интеллектуально обескровила бессарабскую болгарскую общность, что и проявилось в ее общественно-политической жизни, особенно после оккупации Бессарабии Румынией в 1918 г. и на советском этапе ее истории.
Известно о массовой эмиграции в 1925–1927 гг. примерно 10 тысяч бессарабских болгар в Латинскую Америку, не только в Бразилию. Болгарская пресса отреагировала на нее. А как смотрели на такой исход соплеменников правительство и болгарский царь Фердинанд?
Возвращение в 1943 г. части приазовских болгар на историческую родину, организованное Мишо Хаджийским, так ли уж быстро и заинтересованно было поддержано и встречено властью Болгарии? Почему так долго они ожидали одобрения переселения со стороны царя Бориса 3-го?
Наконец, какую политику ведет София по отношению к болгарам Молдовы и Украины после 1991 г.? Насколько то, что она делает, а делается немало, стратегически ею просчитывается? Вопрос стоит таким образом: Болгария заинтересована в сохранении в этих странах болгарское население или намерена поспособствовать его возвращению на историческую родину? Независимо от ответов на эти вопросы, болгарская наука, ее отраслевые составляющие (история, этнография, духовная культура, языкознание), могут и должны изучать все аспекты истории и культуры исторической и современной болгарской диаспоры. Ибо она была, есть и будет частью болгарского этноса, пока называет себя этнонимом болгарин, знает о болгарском своем происхождении, даже если и не владеет языком предков, проявляет заинтересованный интерес к их традиционной народной культуре. И вероятно пришло время причислить ученых болгарского происхождения из диаспоры в число ученых Болгарии. Какими были Александр Теодоров-Балан, Йов Титоров, Борис и Владимир Дякович, Гавриил Занетов и многие другие.